Притча
Притча (parable) Особая форма обучения, которую использовал Иисус, описанная в евангелиях.
История толкования
Что такое притча
Назначение притчей
Почему Иисус учил притчами Введение. Понимание притчей очень важно для понимания учения Иисуса, потому что притчи составляют примерно 35 процентов Его высказываний. Жизненность, актуальность и уместность Его учения лучше всего видна из притчей. Притча — жанр, который использовал не только Иисус, но Он, без сомнения, был мастером обучения с помощью притчей. Притчи — не просто примеры к проповедям Иисуса; они сами — проповеди, в большей или меньшей степени. Это не просто истории; их справедливо называли «произведениями искусства» и «оружием». Толкование притчей не так просто, как может показаться. Метод и содержание толкования зависят от понимания природы притчи и сути послания Иисуса. История толкования. Полезно изучить, каким образом притчи рассматривались на протяжении веков. Неудивительно, что подходы при этом использовались совершенно разные. Но при любом методе толкования важно ответить на вопросы: (1) Что на самом деле важно в притче — все детали или основная мысль? (2) Каково значение притчей в учении Иисуса? (3) Насколько актуальна притча для толкователя? Аллегорический подход. Начиная со II века и до настоящего времени многие люди воспринимали притчи как аллегории. Фактически они считали, что важны все подробности притчи и что значение и актуальность притчи заключаются в том, как она отражает богословские идеи христианства. Классический пример этого метода, часто называемого александрийской школой толкования, — произведения Августина (354-430 по Р.Х.), который, несмотря на склонность к аллегориям, был великим богословом. В его толковании притчи о добром самарянине самарянин — это Христос, масло — утешение доброй надежды, животное — плоть Боговоплощения, гостиница — Церковь, а хозяин гостиницы — апостол Павел (не говоря об остальных подробностях). Понятно, что такое толкование не имеет ничего общего с намерениями Иисуса; толкователь скорее ищет в истории идеи, в которые уже верит. Такой подход может казаться привлекательным в теории, но мешает прислушаться к Слову Божьему. Средневековые толкователи шли еще дальше, отыскивая в тексте множество слоев значения. Обычно упоминались четыре из них: (1) буквальное; (2) аллегорическое, относящееся к христианскому богословию; (3) моральное, относящееся к повседневной жизни и (4) небесное, относящееся к жизни будущей. Не все в церкви были сторонниками аллегорического подхода. Антиохийская школа славилась своим здравомыслящим подходом к тексту. Но ее влияние было меньшим в сравнении с александрийской школой и, за исключением отдельных случаев, на протяжении многих веков притчи воспринимали прежде всего как аллегории. Подход Адольфа Юлихера (1867-1938). Юлихер был немецким ученым, выпустившим в конце XIX века два труда о притчах. Его основным вкладом был отказ от аллегорического метода толкования. Выступая против аллегорий, Юлихер впал в другую крайность. Он утверждал, что в притчах Иисуса между историей и фактом, который за ней стоит, существует только один пункт соприкосновения. Он полагал, что для толкования важен только этот единственный пункт и что обычно это общее религиозное положение. Юлихер говорил даже, что не только аллегорический подход неверен, но и что Иисус не использовал аллегорий, так как они скорее скрывают, чем являют истину. Он утверждал, что все аллегории НЗ исходят от авторов евангелий, а не от Иисуса. Юлихер был прав в том, что отказался от чрезмерной аллегоризации (то есть превращения в аллегории того, что таковым не является), но его слова о том, что Иисус вообще не прибегал к аллегориям, необоснованны. Исторический подход. Исследователи притчей XX века, в особенности Ч. X. Додд (1884-1973) и Иоахим Иеремиас, справедливо уделяли внимание историческому контексту, в котором изначально были рассказаны притчи. Для того чтобы понять детали притчей, следует изучить культуру того времени, условия, в которых Иисус проповедовал о Царстве Божьем. Обычно при таком подходе считается, что ранняя церковь изменила изначальный вид некоторых притчей, приспосабливая их к своим нуждам, следовательно, предлагались разнообразные методики, помогающие раскрыть первоначальное намерение. Действительно, авторы евангелий как-то оформляли, редактировали и группировали притчи (например, обратите внимание на собрание из восьми притчей у Матфея, Мф 13:1-52). И, конечно, задача толкователи заключается в том, чтобы воспринять притчи так, как они были изначально задуманы Иисусом и как их услышала изначальная аудитория. Но попытка пойти дальше рассказов евангелистов — это непростая задача, и некоторые методики, которые предлагаются для достижения данной цели, весьма сомнительны. Следует обращать внимание на то, как каждый из авторов евангелий использует свой материл, но не нужно далеко выходить за рамки евангелий. Современные течения в изучении притчей. В последние несколько десятилетий было предложено несколько новых подходов к толкованию притчей. В основном людей, предлагающих эти новые подходы, не удовлетворил ни метод Юлихера, ни исторический метод (хоть они и оценили их), потому что в обоих случаях не уделяется должного внимания влиянию притчей на современного читателя. Юлихер свел учение Иисуса к благочестивому морализму, а сторонники исторического подхода предпочитали говорить о том, что происходило 2000 лет назад, игнорируя художественные и психологические особенности притчей. Вследствие этого было совершено множество попыток сделать так, чтобы притчи произвели на современных читателей такое же впечатление, как на первоначальных слушателей. Постепенно все меньше внимания уделялось историческому значению притчей и все более — их художественному, экзистенциальному и поэтическому влиянию. Притчи Иисуса стали рассматривать как произведения искусства, значение которых можно воспринимать по-разному. Получается, что притча имеет изначальное значение, но со временем может приобретать и ряд других значений. Хотя изначальное значение и должно какимто образом влиять на последующие, эти последние не входили в намерения автора. В этих современных подходах есть много полезного, в особенности это их внимание к жизненности и актуальности притчей. Но существует здесь и опасность злоупотребления. Те, кто рассматривал притчи Иисуса как аллегории, не прислушивались к словам Иисуса, а вкладывали в притчи свое собственное значение. Современные толкователи тоже пытаются прочесть притчи по-своему, и, хотя их объяснения могут звучать убедительно (как, без сомнения, звучали и объяснения Августина для его слушателей), они не передают Слова Божьего. Если Иисус открывал людям Бога и Его пути, то мы ошибаемся, не прислушиваясь к притчам, какими они были в своем оригинальном контексте. Действительно, между текстом и толкователем существуют динамические отношения, но истину постичь легче, когда воспринимаешь в Духе притчу так, как Иисус намеревался донести ее до Своих слушателей. Что такое притча. Обычно говорят, что притча — это «земная история с небесным значением», но этого недостаточно для понимания притчей Иисуса. Притчи не являются также просто сравнениями или примерами к тому, о чем говорил Иисус. Ситуация оказывается гораздо сложнее, если мы хотим понять библейское значение слова «притча». Фактически, в исследованиях Библии существует три значения этого термина. Во-первых, следует помнить, что греческое слово, обозначающее притчу, и соответствующее еврейское слово представляют собой широкие термины и могут указывать на любую историю: притчу, аллегорию, загадку, высказывание, поговорку, пример, парадокс. Например, греческое слово «притча» {«присловие»} в Лк 4:23 используется по отношению к фразе: «Врач! исцели Самого Себя», и в большинстве переводов она передается как «поговорка». В Мк 3:23 слово «притчи» обозначает загадки, которые Иисус задает книжникам: «Как может сатана изгонять сатану?» В Мк 13:28 «притчей» назван простой пример. В Лк 18:2-5 несправедливый судья противопоставляется Богу, Который вершит правосудие. Если сравнить еврейский ВЗ с Септуагинтой (древнегреческим переводом ВЗ), то слово «притча» чаще всего используется по отношению к пословице или загадочному высказыванию. Таким образом, в широком смысле слова «притча» — это любое изречение, над которым приходится подумать. Во-вторых, «притчей» может быть названа любая история с двумя уровнями значения (буквальным и переносным), религиозная или этическая. В-третьих, термин «притча» в современных исследованиях используется для обозначения особого типа историй. Притча — это вымышленная история, в которой рассказывается о конкретном событии, обычно в прошедшем времени (например, притча о блудном сыне). Есть также другой тип притчи — сравнительный, в которой рассказывается о типическом или повторяющемся событии реальной жизни, обычно в настоящем времени (например, Мф 13:31-32). Существуют также назидательные истории; в них прослеживаются характерные особенности положительных или отрицательных примеров, которым следует подражать или избегать. Обычно такими назидательными притчами считаются истории доброго самарянина (Лк 10:30-35), неразумного богача (Лк 12:16-20), богача и Лазаря (Лк 16:19-31) и фарисея и мытаря (Лк 18:10-13). Аллегория труднее всего поддается определению и вызывает множество споров. Обычно аллегория определяется как «ряд взаимосвязанных метафор». Метафора — это сравнение, в котором нет сравнительных оборотов. Такое определение широко используется, но неудовлетворительно по двум причинам: (1) Здесь не говорится, является ли туманность содержания обязательным условием аллегории. Некоторые полагают, что аллегории следует расшифровывать и что они понятны лишь немногим избранным. Но если в аллегории используются привычные метафоры, понятные всем, она не будет столь загадочна. (2) Не уточняется, какую часть истории должны составлять взаимосвязанные метафоры. Если таких метафор только две или три, следует ли это считать аллегорией? Имеют ли значение незначительные детали истории (например, три уровня урожайности в притче о сеятеле)? Примером аллегории может быть притча о сеятеле. Возникает проблема различий между притчей и аллегорией, по поводу которой ведется много споров. Если придерживаться определений один и два, приведенных выше, то аллегория представляет собой разновидность притчи. По определению три они отличаются, так как притча не является рядом взаимосвязанных метафор. Подробности истории о блудном сыне (свиньи, далекая страна и т. д.) не обозначают что-то иное, если она не является аллегорией, но просто драматически показывают, как низко пал молодой человек. Однако значение притчи не следует сводить к единственному пункту соприкосновения истории и передаваемой ею истины. Конкретная притча может иметь несколько значений. В притче о блудном сыне подчеркивается радость, вызванная покаянием (обратите внимание на повторение этой темы в Лк 15:24,32), но готовность отца принять сына явно говорит о Божьей благодати, а младший и старший сыновья символизируют грешников и религиозные власти, соответственно. Различие между притчей и аллегорией в лучшем случае неявное, и подходы здесь разные, в зависимости от определения терминов. Все, что мы можем сказать о притче, в принципе может быть сказано и об аллегории. Назначение притчей. Для того чтобы проще было понимать притчи, следует понимать их назначение и особенности. Притчи рассказывают о Боге и Его Царстве, показывая, каков Бог, по каким принципам Он действует и чего ожидает от человечества. Так как притчи говорят о Царстве, некоторые из них также посвящены отдельным аспектам миссии Иисуса (обратите внимание на притчу о преступных виноградарях, Мф 21:33-41). Следует отметить особенности притчей: (1) Обычно притчи имеют точное и симметричное строение. Предметы упоминаются по два или по три, изложенные немногословно. Нет лишних персонажей, мотивов и подробностей. (2) История взята из реальной жизни, метафоры — достаточно распространенные и понятные, чтобы не затруднять восприятие. Например, притча о владельце виноградника и его работниках должна была навести слушателей на мысли о Боге и Его народе, потому что в ВЗ эти образы используются таким образом. (3) Хотя притчи рассказывают о реальных жизненных ситуациях, в них есть элемент неожиданности или гиперболы (преувеличения). В притче о добром самарянине (Лк 10:30-35) самарянин поступает так, как должен был бы поступить священник или левит. В притче о нежелавшем прощать слуге (Мф 18:23-34) первому слуге отпускается долг в 10 миллионов, что в те времена было невероятной суммой. (4) Притчи требуют от слушателей оценить события, в ней происходящие, а после понять, как применить полученную информацию в своей собственной жизни. Классический пример этого — притча, рассказанная Нафаном Давиду (2Цар 12:1-7). Давид говорит, что человек, изображенный в истории, заслуживает смерти, после чего ему объясняют, что он сам — этот человек. Притчи вынуждают слушателя принять решение. Наступает момент истины. Притчи вынуждают слушателей жить в настоящем, не почивать на лаврах прошлого и не ждать будущего. Притчи — продукт ума, который видит истину в конкретных картинах, а не в абстракциях. Они учат истине так убедительно, что слушатель не способен отмахнуться от нее. Почему Иисус учил притчами. Без сомнения, Иисус учил притчами, потому что они интересны, убедительны и чрезвычайно эффективны как средства передачи истины. Но если мы прочтем Мк 4:1-12, может показаться, что Иисус учил притчами, чтобы помешать людям понять Его слова. Может также показаться, что истина давалась внутри группы, а для тех, кто был вне группы, знание было запретным. Отсюда значение термина «тайна». Сегодня это слово означает нечто непонятное или неведомое, но в библейском использовании оно обычно указывает на нечто, что познается через божественное откровение и не было бы известно, если бы Бог не открыл этого. Содержание тайны здесь не объясняется, но, судя по учениям Иисуса о Царстве в других местах, вероятно, имеется в виду тот факт, что Царство присутствует в собственных словах и деяниях Иисуса. Еще один фактор, важный для понимания этого места, заключается в том, что слово «притча» в Библии имеет более широкое значение, — любое поразительное или темное высказывание, призванное стимулировать мысль. Иисус не кормил Своих слушателей с ложечки; Он учил таким образом, чтобы вызвать отклик, и, если таковой был, давал дополнительное учение. Следовательно, притчи не просто интересны, поэтичны и захватывающи (как бы важны ни были эти качества). Притчи еще и стимулируют мысль, они должны вызывать отклик — если жестокосердие не препятствует этому. Иисус имеет в виду следующее: «Если вы не слышите того, что Я говорю, Я открою вам то, что думаю, в притчах». и если человек откликался на этот «вводный курс», Иисус давал ему дополнительную информацию.
Подразделы статьи
ВведениеИстория толкования
Что такое притча
Назначение притчей
Почему Иисус учил притчами Введение. Понимание притчей очень важно для понимания учения Иисуса, потому что притчи составляют примерно 35 процентов Его высказываний. Жизненность, актуальность и уместность Его учения лучше всего видна из притчей. Притча — жанр, который использовал не только Иисус, но Он, без сомнения, был мастером обучения с помощью притчей. Притчи — не просто примеры к проповедям Иисуса; они сами — проповеди, в большей или меньшей степени. Это не просто истории; их справедливо называли «произведениями искусства» и «оружием». Толкование притчей не так просто, как может показаться. Метод и содержание толкования зависят от понимания природы притчи и сути послания Иисуса. История толкования. Полезно изучить, каким образом притчи рассматривались на протяжении веков. Неудивительно, что подходы при этом использовались совершенно разные. Но при любом методе толкования важно ответить на вопросы: (1) Что на самом деле важно в притче — все детали или основная мысль? (2) Каково значение притчей в учении Иисуса? (3) Насколько актуальна притча для толкователя? Аллегорический подход. Начиная со II века и до настоящего времени многие люди воспринимали притчи как аллегории. Фактически они считали, что важны все подробности притчи и что значение и актуальность притчи заключаются в том, как она отражает богословские идеи христианства. Классический пример этого метода, часто называемого александрийской школой толкования, — произведения Августина (354-430 по Р.Х.), который, несмотря на склонность к аллегориям, был великим богословом. В его толковании притчи о добром самарянине самарянин — это Христос, масло — утешение доброй надежды, животное — плоть Боговоплощения, гостиница — Церковь, а хозяин гостиницы — апостол Павел (не говоря об остальных подробностях). Понятно, что такое толкование не имеет ничего общего с намерениями Иисуса; толкователь скорее ищет в истории идеи, в которые уже верит. Такой подход может казаться привлекательным в теории, но мешает прислушаться к Слову Божьему. Средневековые толкователи шли еще дальше, отыскивая в тексте множество слоев значения. Обычно упоминались четыре из них: (1) буквальное; (2) аллегорическое, относящееся к христианскому богословию; (3) моральное, относящееся к повседневной жизни и (4) небесное, относящееся к жизни будущей. Не все в церкви были сторонниками аллегорического подхода. Антиохийская школа славилась своим здравомыслящим подходом к тексту. Но ее влияние было меньшим в сравнении с александрийской школой и, за исключением отдельных случаев, на протяжении многих веков притчи воспринимали прежде всего как аллегории. Подход Адольфа Юлихера (1867-1938). Юлихер был немецким ученым, выпустившим в конце XIX века два труда о притчах. Его основным вкладом был отказ от аллегорического метода толкования. Выступая против аллегорий, Юлихер впал в другую крайность. Он утверждал, что в притчах Иисуса между историей и фактом, который за ней стоит, существует только один пункт соприкосновения. Он полагал, что для толкования важен только этот единственный пункт и что обычно это общее религиозное положение. Юлихер говорил даже, что не только аллегорический подход неверен, но и что Иисус не использовал аллегорий, так как они скорее скрывают, чем являют истину. Он утверждал, что все аллегории НЗ исходят от авторов евангелий, а не от Иисуса. Юлихер был прав в том, что отказался от чрезмерной аллегоризации (то есть превращения в аллегории того, что таковым не является), но его слова о том, что Иисус вообще не прибегал к аллегориям, необоснованны. Исторический подход. Исследователи притчей XX века, в особенности Ч. X. Додд (1884-1973) и Иоахим Иеремиас, справедливо уделяли внимание историческому контексту, в котором изначально были рассказаны притчи. Для того чтобы понять детали притчей, следует изучить культуру того времени, условия, в которых Иисус проповедовал о Царстве Божьем. Обычно при таком подходе считается, что ранняя церковь изменила изначальный вид некоторых притчей, приспосабливая их к своим нуждам, следовательно, предлагались разнообразные методики, помогающие раскрыть первоначальное намерение. Действительно, авторы евангелий как-то оформляли, редактировали и группировали притчи (например, обратите внимание на собрание из восьми притчей у Матфея, Мф 13:1-52). И, конечно, задача толкователи заключается в том, чтобы воспринять притчи так, как они были изначально задуманы Иисусом и как их услышала изначальная аудитория. Но попытка пойти дальше рассказов евангелистов — это непростая задача, и некоторые методики, которые предлагаются для достижения данной цели, весьма сомнительны. Следует обращать внимание на то, как каждый из авторов евангелий использует свой материл, но не нужно далеко выходить за рамки евангелий. Современные течения в изучении притчей. В последние несколько десятилетий было предложено несколько новых подходов к толкованию притчей. В основном людей, предлагающих эти новые подходы, не удовлетворил ни метод Юлихера, ни исторический метод (хоть они и оценили их), потому что в обоих случаях не уделяется должного внимания влиянию притчей на современного читателя. Юлихер свел учение Иисуса к благочестивому морализму, а сторонники исторического подхода предпочитали говорить о том, что происходило 2000 лет назад, игнорируя художественные и психологические особенности притчей. Вследствие этого было совершено множество попыток сделать так, чтобы притчи произвели на современных читателей такое же впечатление, как на первоначальных слушателей. Постепенно все меньше внимания уделялось историческому значению притчей и все более — их художественному, экзистенциальному и поэтическому влиянию. Притчи Иисуса стали рассматривать как произведения искусства, значение которых можно воспринимать по-разному. Получается, что притча имеет изначальное значение, но со временем может приобретать и ряд других значений. Хотя изначальное значение и должно какимто образом влиять на последующие, эти последние не входили в намерения автора. В этих современных подходах есть много полезного, в особенности это их внимание к жизненности и актуальности притчей. Но существует здесь и опасность злоупотребления. Те, кто рассматривал притчи Иисуса как аллегории, не прислушивались к словам Иисуса, а вкладывали в притчи свое собственное значение. Современные толкователи тоже пытаются прочесть притчи по-своему, и, хотя их объяснения могут звучать убедительно (как, без сомнения, звучали и объяснения Августина для его слушателей), они не передают Слова Божьего. Если Иисус открывал людям Бога и Его пути, то мы ошибаемся, не прислушиваясь к притчам, какими они были в своем оригинальном контексте. Действительно, между текстом и толкователем существуют динамические отношения, но истину постичь легче, когда воспринимаешь в Духе притчу так, как Иисус намеревался донести ее до Своих слушателей. Что такое притча. Обычно говорят, что притча — это «земная история с небесным значением», но этого недостаточно для понимания притчей Иисуса. Притчи не являются также просто сравнениями или примерами к тому, о чем говорил Иисус. Ситуация оказывается гораздо сложнее, если мы хотим понять библейское значение слова «притча». Фактически, в исследованиях Библии существует три значения этого термина. Во-первых, следует помнить, что греческое слово, обозначающее притчу, и соответствующее еврейское слово представляют собой широкие термины и могут указывать на любую историю: притчу, аллегорию, загадку, высказывание, поговорку, пример, парадокс. Например, греческое слово «притча» {«присловие»} в Лк 4:23 используется по отношению к фразе: «Врач! исцели Самого Себя», и в большинстве переводов она передается как «поговорка». В Мк 3:23 слово «притчи» обозначает загадки, которые Иисус задает книжникам: «Как может сатана изгонять сатану?» В Мк 13:28 «притчей» назван простой пример. В Лк 18:2-5 несправедливый судья противопоставляется Богу, Который вершит правосудие. Если сравнить еврейский ВЗ с Септуагинтой (древнегреческим переводом ВЗ), то слово «притча» чаще всего используется по отношению к пословице или загадочному высказыванию. Таким образом, в широком смысле слова «притча» — это любое изречение, над которым приходится подумать. Во-вторых, «притчей» может быть названа любая история с двумя уровнями значения (буквальным и переносным), религиозная или этическая. В-третьих, термин «притча» в современных исследованиях используется для обозначения особого типа историй. Притча — это вымышленная история, в которой рассказывается о конкретном событии, обычно в прошедшем времени (например, притча о блудном сыне). Есть также другой тип притчи — сравнительный, в которой рассказывается о типическом или повторяющемся событии реальной жизни, обычно в настоящем времени (например, Мф 13:31-32). Существуют также назидательные истории; в них прослеживаются характерные особенности положительных или отрицательных примеров, которым следует подражать или избегать. Обычно такими назидательными притчами считаются истории доброго самарянина (Лк 10:30-35), неразумного богача (Лк 12:16-20), богача и Лазаря (Лк 16:19-31) и фарисея и мытаря (Лк 18:10-13). Аллегория труднее всего поддается определению и вызывает множество споров. Обычно аллегория определяется как «ряд взаимосвязанных метафор». Метафора — это сравнение, в котором нет сравнительных оборотов. Такое определение широко используется, но неудовлетворительно по двум причинам: (1) Здесь не говорится, является ли туманность содержания обязательным условием аллегории. Некоторые полагают, что аллегории следует расшифровывать и что они понятны лишь немногим избранным. Но если в аллегории используются привычные метафоры, понятные всем, она не будет столь загадочна. (2) Не уточняется, какую часть истории должны составлять взаимосвязанные метафоры. Если таких метафор только две или три, следует ли это считать аллегорией? Имеют ли значение незначительные детали истории (например, три уровня урожайности в притче о сеятеле)? Примером аллегории может быть притча о сеятеле. Возникает проблема различий между притчей и аллегорией, по поводу которой ведется много споров. Если придерживаться определений один и два, приведенных выше, то аллегория представляет собой разновидность притчи. По определению три они отличаются, так как притча не является рядом взаимосвязанных метафор. Подробности истории о блудном сыне (свиньи, далекая страна и т. д.) не обозначают что-то иное, если она не является аллегорией, но просто драматически показывают, как низко пал молодой человек. Однако значение притчи не следует сводить к единственному пункту соприкосновения истории и передаваемой ею истины. Конкретная притча может иметь несколько значений. В притче о блудном сыне подчеркивается радость, вызванная покаянием (обратите внимание на повторение этой темы в Лк 15:24,32), но готовность отца принять сына явно говорит о Божьей благодати, а младший и старший сыновья символизируют грешников и религиозные власти, соответственно. Различие между притчей и аллегорией в лучшем случае неявное, и подходы здесь разные, в зависимости от определения терминов. Все, что мы можем сказать о притче, в принципе может быть сказано и об аллегории. Назначение притчей. Для того чтобы проще было понимать притчи, следует понимать их назначение и особенности. Притчи рассказывают о Боге и Его Царстве, показывая, каков Бог, по каким принципам Он действует и чего ожидает от человечества. Так как притчи говорят о Царстве, некоторые из них также посвящены отдельным аспектам миссии Иисуса (обратите внимание на притчу о преступных виноградарях, Мф 21:33-41). Следует отметить особенности притчей: (1) Обычно притчи имеют точное и симметричное строение. Предметы упоминаются по два или по три, изложенные немногословно. Нет лишних персонажей, мотивов и подробностей. (2) История взята из реальной жизни, метафоры — достаточно распространенные и понятные, чтобы не затруднять восприятие. Например, притча о владельце виноградника и его работниках должна была навести слушателей на мысли о Боге и Его народе, потому что в ВЗ эти образы используются таким образом. (3) Хотя притчи рассказывают о реальных жизненных ситуациях, в них есть элемент неожиданности или гиперболы (преувеличения). В притче о добром самарянине (Лк 10:30-35) самарянин поступает так, как должен был бы поступить священник или левит. В притче о нежелавшем прощать слуге (Мф 18:23-34) первому слуге отпускается долг в 10 миллионов, что в те времена было невероятной суммой. (4) Притчи требуют от слушателей оценить события, в ней происходящие, а после понять, как применить полученную информацию в своей собственной жизни. Классический пример этого — притча, рассказанная Нафаном Давиду (2Цар 12:1-7). Давид говорит, что человек, изображенный в истории, заслуживает смерти, после чего ему объясняют, что он сам — этот человек. Притчи вынуждают слушателя принять решение. Наступает момент истины. Притчи вынуждают слушателей жить в настоящем, не почивать на лаврах прошлого и не ждать будущего. Притчи — продукт ума, который видит истину в конкретных картинах, а не в абстракциях. Они учат истине так убедительно, что слушатель не способен отмахнуться от нее. Почему Иисус учил притчами. Без сомнения, Иисус учил притчами, потому что они интересны, убедительны и чрезвычайно эффективны как средства передачи истины. Но если мы прочтем Мк 4:1-12, может показаться, что Иисус учил притчами, чтобы помешать людям понять Его слова. Может также показаться, что истина давалась внутри группы, а для тех, кто был вне группы, знание было запретным. Отсюда значение термина «тайна». Сегодня это слово означает нечто непонятное или неведомое, но в библейском использовании оно обычно указывает на нечто, что познается через божественное откровение и не было бы известно, если бы Бог не открыл этого. Содержание тайны здесь не объясняется, но, судя по учениям Иисуса о Царстве в других местах, вероятно, имеется в виду тот факт, что Царство присутствует в собственных словах и деяниях Иисуса. Еще один фактор, важный для понимания этого места, заключается в том, что слово «притча» в Библии имеет более широкое значение, — любое поразительное или темное высказывание, призванное стимулировать мысль. Иисус не кормил Своих слушателей с ложечки; Он учил таким образом, чтобы вызвать отклик, и, если таковой был, давал дополнительное учение. Следовательно, притчи не просто интересны, поэтичны и захватывающи (как бы важны ни были эти качества). Притчи еще и стимулируют мысль, они должны вызывать отклик — если жестокосердие не препятствует этому. Иисус имеет в виду следующее: «Если вы не слышите того, что Я говорю, Я открою вам то, что думаю, в притчах». и если человек откликался на этот «вводный курс», Иисус давал ему дополнительную информацию.