ЕККЛЕСИАСТ: БОГОСЛОВИЕ КНИГИ

(ECCLESIASTES, THEOLOGY OF)

Вокруг Книги Екклесиаста велось немало споров. Некоторые ранние иудейские толкователи даже сомневались в ее каноничности. Иногда там даются явно противоречивые советы. Автор книги, скрывающийся за именем Кохелет (что в современных переводах понимается как «Проповедник» или «Учитель»), может, с одной стороны, сказать «возненавидел я жизнь» (Ек. 2:17), а с другой, утверждать, что «и псу живому лучше, нежели мертвому льву» (Ек. 9:4). Не так уж редко Екклесиаст противоречит и поучениям других книг Библии. Например, Притчи советуют безраздельно обратиться на путь мудрости, тогда как Кохелет говорит: «Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым» (Ек. 7:16), и заключает, что в конечном счете мудрость не приводит нас к чему-то большему, нежели глупость (Ек. 2:12-16).

Одни иудейские толкователи по этим причинам пренебрегали Книгой Екклесиаста, а другие настаивали на ее включении в канон, предлагая изощренные толкования. Таргум к этой книге (Levine) является показательным примером. Он прежде всего проясняет вопросы, о которых автор искусно и намеренно умолчал, и главный из них — об отождествлении Кохелета и Соломона. Как отмечают все критики и многие евангельско-христианские толкователи (особенно Дилич и Янг), это отнюдь не одно и то же лицо. Слишком многие места книги не могли быть написаны человеком царского происхождения (Ек. 4:1-3; 3:8-9; 8:2-6). Тем не менее Таргум отождествляет Кохелета и Соломона, чем отчасти способствует тому, чтобы книга была принята религиозным сообществом. Тот же самый Таргум выводит толкование ряда мест книги за пределы разумного, с целью представить учение Кохелета/Соломона как чисто ортодоксальное. Так, Кохелет предостерегает об ущербности книжного знания (Ек. 12:12), а Таргум превращает это в призыв изучать Тору.

Для ранних христианских толкователей характерен тот же принципиальный подход. Следует отметить, что Новый Завет никогда впрямую не ссылается на Книгу Екклесиаста. Единственное упоминание этой книги в первые столетия Церкви встречается в «Пастыре Гермы», причем приведены только два заключительных стиха. Первые комментарии к Екклесиасту засвидетельствованы не ранее III в.

Эти ее первые христианские толкователи выделяли богословское значение текста с помощью аллегорий. Например, частый рефрен Кохелета, советующего слушателям искать удовольствие в еде и питье, превратился в призыв вкусить Тело и Кровь Господа в таинстве причастия. Амвросий усматривает намек на Святую Троицу в нитке, «втрое скрученной», из Ек. 4:12.

Проблема толкования Книги Екклесиаста сохраняет остроту до сегодняшнего дня, причем некоторые комментаторы настаивают на авторстве ортодоксального Проповедника, которого отличает позитивное отношение к жизни. Богословский вклад книги, согласно такому подходу, это подтверждение традиций мудрости из Книги Притчей и одобрение маленьких радостей, доступных в жизни посреди падшего мира.

Однако при таком взгляде на данную книгу не учитывается ее литературное построение, а определенные ее аспекты, более негативные, считаются второстепенными; или же дается специфическое толкование отдельно взятых слов и стихов, и при этом навязываются предвзятые идеи о замысле самой книги.

Однако при наиболее естественном прочтении книги нельзя не учесть наличие двух повествователей: это Кохелет, который говорит о себе в первом лице в Ек. 1:12 - 12:7, и второй человек, безымянный учитель мудрости, который рассказывает о Кохелете своему сыну (Ек. 12:12), упоминая о нем в третьем лице (Ек. 1:1-11; 12:8-15). По сути дела, слова Кохелета являются цитатами, заключенными в рамки речи второго персонажа, который и есть повествователь/автор.

Богословие Кохелета (Ек. 1:12 - 12:7). Кохелет — это учитель мудрости, противостоящий обычаям своего народа, в том числе нормативной традиции таких книг, как Притчи. Наиболее частый его рефрен (а рефренов у него несколько) — это «суета сует, все суета». Он использует слово суета (hebel) свыше двадцати раз. Второй учитель мудрости, в сущности, предваряет и заключает поучения Кохелета этим рефреном, как бы говоря: «Таков главный вывод Кохелета».

Кохелет не удовлетворяется простым заявлением, что все — суета, он выбирает множество областей и показывает, почему смысла нет ни в чем. К примеру, лишен смысла упорный труд. Кохелет приводит множество причин, обосновывающих, почему труд не способен в конечном счете принести удовлетворение. Человек может трудиться и преуспеть, но потом умрет и вынужден будет оставить все тому, кто не прилагал никаких усилий (Ек. 2:17-23). Более того, само побуждение упорно трудиться есть зло, потому что проистекает от зависти (Ек. 4:4). Какой смысл вкладывает Кохелет в понятие труда? Сказать нелегко. С одной стороны, он вспоминает место из Притчей (Пр. 6:10-11), подразумевающее, что не занимающийся трудом сам себя губит (Ек. 4:5), однако тут же приводит другую пословицу (Пр. 17:1), прославляющую умиротворенную жизнь (Ек. 4:6).

Кохелет также заявляет о суетности мира в связи с угнетением, которое видит повсюду вокруг себя (Ек. 4:1-3). Ответственность за большую часть бедствий народа несут прежде всего его правители (Ек. 5:8-9). Кохелет, очевидно, близко принимает к сердцу то, что видит, но он отнюдь не ищет способов облегчить страдания угнетенных или хотя бы стать одним из утешителей, которых им так не хватает (Ек. 4:1). Он никогда не задумывается о конкретных действиях (что вдвойне удивительно, если он и в самом деле царь), но, по-видимому, лишь отвечает на все: «Смотри на действование Божие: ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?» (Ек. 7:13).

Пожалуй, наиболее поражает отношение Кохелета к мудрости. Если мудрец что-нибудь и значил в Израиле, то обязан этим он был именно тому, как высоко ценилась его мудрость. Для Кохелета, однако, мудрость в сравнении с глупостью имеет лишь ограниченную и относительную ценность. Анализ стихов Ек. 2:12-16 иллюстрирует такой его подход. В начальной фазе этого сравнительного исследования мудрости и глупости его высказывания весьма сходны с поучениями Притчей и завершаются выводом о преимуществе «мудрости пред глупостию» (Ек. 2:13). Быть мудрым — то же самое, что иметь зрение (Ек. 2:14). Но преимущество это оказывается лишь временным, когда Кохелет обращается затем к долгосрочной перспективе. Умрут и глупый, и мудрый — из-за чего преимущества мудрости сводятся на нет (Ек. 2:14-16).

Эти поиски смысла заставляют Кохелета рассмотреть разнообразные аспекты жизни на земле. Он исследует не только мудрость и труд; он размышляет также о политической власти (Ек. 4:13-16), о богатстве, о многодетности, о долголетии (Ек. 5:8 - 6:12). В каждом из этих аспектов он усматривает «суету» и выражает свое разочарование тем, что жизнь такова, какова она есть. Читая размышления Кохелета, мы сталкиваемся с двумя непреложными фактами человеческого бытия, которые и служат источником его переживаний: смерть и невозможность контроля, незнание надлежащего времени.

Говоря о последнем, следует вспомнить, что для учителей мудрости принципиальное значение имело знание истинных сроков. Книга Притчей — это не перечень истин, которые уместны всегда и всюду, в ней лишь перечислены принципы, которые следует применять в надлежащее время. Мудрый говорит нужные слова в нужное время. Ему известно, при каких обстоятельствах следует разговаривать с глупцом (Пр. 26:5), а когда стоит воздержаться от этого (Пр. 26:4). Кохелет, как человек мудрый, знает, что для всех дел существуют свои сроки: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом» (Ек. 3:1). Не сомневается он и в том, что Бог «все соделал... прекрасным в свое время» (Ек. 3:11). Но вместе с тем он понимает, что не обладает знанием Бога. Он человек, и поэтому никогда не может быть уверен, что знает надлежащее время, — этот недостаток знания, недостаток уверенности разочаровывают его до такой степени, что жизнь «под солнцем» он считает бессмысленной. Люди не могут знать, что дальше случится с ними в ходе жизни или после нее: «человек не знает, что будет, и кто скажет ему, что будет после него?» (Ек. 10:14), и «он не знает, что будет; и как это будет — кто скажет ему?» (Ек. 8:7). Из-за этого люди зависят от «времени и случая» (Ек. 9:11). Они даже не ведают, когда им придется умереть: «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них» (Ек. 9:12).

Но одну вещь люди все-таки знают наверняка. Они знают, что их ждет смерть: «живые знают, что умрут» (Ек. 9:5). И это знание расстраивает Кохелета больше, чем что бы то ни было, поэтому он подолгу размышляет о нем.

Мы уже видели, что смерть уничтожает преимущество мудрого перед глупым (Ек. 2:12-16). То же самое верно в отношении трудов и богатств, которые те приносят. Для чего всю жизнь упорно трудиться, если после смерти все нажитое достанется человеку никчемному или вообще неизвестно кому (Ек. 2:17-23)? Из-за смерти все достижения и свершения этой жизни оказываются лишь «суетой».

И далее, насколько может судить Кохелет, смерть является концом всего. Он отнюдь не приводит своих читателей/слушателей на грань отчаяния только для того, чтобы объявить им о блаженстве грядущей жизни. По словам Проповедника, «мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению» (Ек. 9:5). В долгосрочной перспективе между людьми и животными никакой разницы нет, поскольку «все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах» (Ек. 3:20). Действительно, последние слова Кохелета в книге — печальное и трогательное размышление о смерти, описывающее конец человека тремя развернутыми рядами образов: старение и смерть подобны ожиданию новых туч, нашедших «вслед за дождем» (Ек. 12:1-2); они также подобны заброшенному дому, постепенно приходящему в упадок (Ек. 12:3-5); они подобны порванной цепочке, разорванной повязке, разбитому кувшину и обрушившемуся колесу (Ек. 12:6).

Жизнь имеет ценность на какое-то время; ведь, в конце концов, цепочка была серебряной, но она полностью уничтожается со смертью, когда процесс творения обращается вспять и тело превращается в прах, а дух возвращается к Богу. Фундаментальная целостность человека, установленная при творении (Быт. 2:7), таким образом разрушается и отменяется. Кохелет не питает надежд, что после смерти все исправится.

Каково же богословское значение речей Кохелета? Жизнь полна невзгод, а затем приходит смерть.

Некоторые толкователи пытались смягчить суровость этой трактовки, обращаясь к шести местам, в которых, как они считают, содержится позитивный взгляд на жизнь (Ек. 2:24-26; 3:12-14; 3:22; 5:17-19; 8:15; 9:7-10). Но ведь прежде всего Кохелет в этих отрывках предлагает лишь довольно ограниченные радости. Отмечены только три занятия — еда, питье и труд. А во-вторых, предуведомляющие эти удовольствия речи Кохелета вряд ли можно назвать жизнерадостными. Например, в Ек. 2:24 он высказывает следующую мысль: «Не во власти человека и то благо...». Кохелет верит, что упомянутое благо приходит только от руки Божьей, и это не дает ему окончательного удовлетворения (см. Ек. 2:26, где он объявляет это «суетой»). В самом деле, хотя на протяжении книги очевидно, что Бог дарует некоторым людям удовлетворение, Кохелет не причисляет себя к этим немногим избранным.

Наилучшим образом смыслу книги в целом соответствует такое понимание этих мест, которое доминировало на протяжении почти всей истории ее толкования, т. е. понимание их в качестве призыва радоваться дню сегодняшнему (carpe diem). Во мраке жизни, не имеющей в конечном счете никакого смысла, надо ловить временные удовольствия, способные облегчить тяготы.

Богословие Книги Екклесиаста в целом. Пессимистическое богословие Кохелета не является последним словом в книге. В книге, как в начале (Ек. 1:1-11), так и в конце (Ек. 12:8-15), слышится другой голос, образующий обрамление для речей Кохелета и предлагающий нам призму, сквозь которую и следует рассматривать его мнение. Многие толкователи признают за эпилогом подобную функцию, хотя выдвигались и другие объяснения (например, что

Ек. 1:12 - 12:7 — это речи Соломона в молодости, а Ек. 12:8-15 — его более поздние размышления о жизни). Если принять во внимание такое построение книги, мы сможем понять, почему этот довольно неортодоксальный учитель включен в канон.

Аналогия с Книгой Иова еще больше проясняет ситуацию. В основе своей Книга Иова состоит из бесед между Иовом и его тремя друзьями, заканчивающихся монологом Елиуя. И хотя каждый из этих ораторов излагает взгляды, которые в той или иной степени соответствуют нормативному библейскому учению, ни одному из них не удается обрисовать общую перспективу. Такая перспектива появляется только в конце, когда Бог говорит из бури. Именно речи Яхве позволяют под нужным углом взглянуть на содержание всей книги — в точности как эпилог второго учителя мудрости образует герменевтический костяк для Книги Екклесиаста.

Что же узнает читатель из этих нормативных изречений? Во-первых, другой учитель мудрости, безымянный, предлагает достаточно осторожный подход к словам Кохелета (Ек. 12:9-10); и действительно, стоит нам задуматься над тем, что говорит Кохелет, как мы поймем, что он в точности описывает, что происходит на земле, отлученной от Бога («под солнцем»). Если прибегнуть к терминологии из других частей Библии, Кохелет выразительно описывает разочарование жизнью в мире после грехопадения — в мире, страдающем от предусмотренных в завете проклятий. И в сущности, единственная параллель с Книгой Екклесиаста в Новом Завете подтверждает справедливость подобного взгляда. В Рим. 8:18-22 Павел объясняет, почему мир представляется нам таким бессмысленным: «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих».

Мир находится во власти бессмыслия, пустоты — именно такое греческое слово использовано в Септуагинте для перевода «суеты» (hebel) из Книги Екклесиаста. Ничего удивительного, что Кохелет не добился успеха, пытаясь найти смысл в том, что делается под солнцем. Его просто нет.

Автор эпилога, однако, не удовлетворен такими выводами. Он критикует Кохелета в Ек. 12:11-12 (эти стихи малопонятны в NIV из-за спорного перевода и из-за того, что слово пастырь написано с заглавной буквы, хотя, скорее всего, речь идет о проповедующем человеке). Он говорит своему сыну, что слова мудрых подобны «иглам» и «вбитым гвоздям», оба образа связаны с болью, если не с чем-то более значительным. Он предостерегает сына от «них» (но не от «чего-то в добавление к ним» {синод, «а что сверх всего этого, сын мой, того берегись», тогда как в KJV буквально: «а кроме того, сын мой, берегись того, что составлять много книг...»}). И хотя перевод эпилога Ек. 12:9-12 может быть оспорен, нет сомнений, что в двух его заключительных стихах впервые ясно и поэтично указывается верный путь, по которому нужно следовать: Вот, мы все выслушали

и вывод таков: Бойся Бога и заповеди Его соблюдай,

потому что в этом все обязанности человека; Ибо всякое дело Бог приведет на суд,

в том числе все тайное, хорошо ли оно, или худо.

Эти окаймляющие слова у Екклесиаста в краткой форме подтверждают главные догматы ветхозаветной религии. Они призывают к правильным отношениям с Богом («бойся Бога»), проявляющимся в основанном на послушании образе жизни («заповеди Его соблюдай»), а в качестве причины указывают на грядущий суд. Таким образом, Кохелет согласуется с Пятикнижием, с книгами премудрости и с пророками. В этой книге мы обнаруживаем Евангелие в оболочке ветхозаветной терминологии.

Новозаветная перспектива. Смысл этой книги в ее ветхозаветном контексте сохраняет свое значение и по сей день. Мы должны «бояться Бога», соблюдать Его заповеди и ждать грядущего суда. Но благодаря новозаветному откровению мы можем понять, как Иисус Христос позволяет нам преодолеть суетность и бессмысленность, присущие миру после грехопадения.

Действительно, Иисус Христос вошел в суету мира, страдающего от проклятий завета, с тем чтобы мы могли жить осмысленной жизнью. Мы можем проследить по евангельским рассказам, как Иисус переходил от одной суетной ситуации к другой: при Его рождении в гостинице не нашлось места, и Его положили в ясли в хлеву для скота. Иоанн говорит нам, что Иисус, Слово Божие, был рожден в мир, но «мир Его не познал» (Ин. 1:10).

Иисус полностью испытал на Себе проклятия завета. Это явственно видно по мере приближения конца Его земного служения. После кратковременных почестей при триумфальном входе в Иерусалим Он постепенно был отвергнут человечеством. Сначала рассеялись толпы, затем Его покинул внешний круг учеников. В евангельском рассказе особое внимание уделено Петру и Иуде: один отрекся от Него, а другой Его предал. Но кульминация Его столкновения с павшим миром наступила, когда Он был распят на кресте и Его Отец оставил Его, так что Он возопил: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мк. 15:34).

Читая об этом, христианам следует возрадоваться, потому что им известно, что Иисус пострадал от находящегося под проклятием мира, чтобы освободить их от суеты грехопадения. Теперь все те аспекты жизни, с которыми были связаны мучительные рассуждения Кохелета (труд, богатство, мудрость), могут стать источником счастья и насыщены смыслом. Ведь в конце концов Иисус Христос покончил с тем, что тревожило Кохелета больше всего, — со смертью. Иисус Христос подверг Себя проклятию смерти (Гал. 3:13), чтобы мы могли освободиться от этого проклятия и обрели смысл в Нем.

Тремпер Лонгман III

Литература: F. Delitzsch, Commentary on the Old Testament, vol.6; M.V.Fox, HUCA 48 (1977): 83-106; idem, Qohelet and His Contradictions; J. Jarick, Gregory Thaumaturges Paraphrase of Ecclesiastes; E. Levine, The Aramaic Version of Qohelet; T.Longman III, Ecclesiastes; W.Kaiser, Ecclesiastes: Total Life; G.S.Ogden, Qohelet; R. N. Whybray, Ecclesiastes; S. Woudstra, Koheleths Reflections upon Life; E.J.Young, Introduction to the Old Testament.