ПРИТЧА

(PARABLE)

Новозаветный термин притча (греческое parabole) по своему диапазону значений приближается к еврейскому слову masal в Ветхом Завете и в родственной иудейской литературе. Данный термин не только подразумевает повествовательные притчи, но может относиться к сравнениям (Мф. 13:33; В. Pes.49а), аллегориям (Иез. 17:2; 24:3; Мф. 13:18, 24, 36), пословицам (Пр. 1:1, 6; Мк. 3:23), загадкам (Пс. 77:2; Мк. 7:17) и прообразам или прототипам (Евр. 9:9; В. Sanh.92b). Притчей обычно называют любой случай фигурального выражения мысли.

Концептуально понятие притчи в Новом Завете имеет семитские, а не аристотелевско-греческие корни. Это простое соображение могло бы уберечь толкователей притчей Иисуса от ряда исторически стойких теоретических заблуждений. Начиная с Юлихера опора на аристотелевско-греческую идею о притче как «чистом сравнении», передающем единственный смысл, привела к возникновению целой школы толкования, которая считала все элементы иносказания чуждыми для притчей Иисуса и настаивала, что каждая притча имеет только один смысл. Это суженное определение «притчи» заставило исследователей считать иносказательные толкования притчей (например, Мк. 4:14-20) позднее внесенными ошибками — несмотря даже на то, что в евангелиях, написанных раньше, относительное количество элементов иносказания особенно велико, а в самом позднем, в Евангелии от Фомы, оно прослеживается в наименьшей степени. Это привело также к практически нескончаемой череде вариаций на тему, каков же в действительности точный «единственный смысл» каждой притчи. Изучение множества толкований выявляет широчайшее разнообразие мнений по поводу того, в чем нужно усматривать этот единственный смысл. Для многих притч, скажем, для притчи о блудном сыне, ограничение толкований «единственным смыслом» оказалось настоящим прокрустовым ложем.

Притча Нафана об овечке в 2 Цар. 12:1-4 по целому ряду аспектов предвосхищает многие из притчей Иисуса. История о богатом человеке, зарезавшем любимую овечку бедняка, заставила Давида признать богача достойным смерти. Восклицание Нафана «Ты тот человек!» мгновенно сразило Давида именно потому, что он ясно увидел параллель между своими поступками и поступками богача, между Урией и бедняком, между женой Урии и овечкой. Эта параллель подкреплена конкретными образами («от хлеба его она ела, и из его чаши пила, и на груди у него спала»), которые можно с тем же успехом отнести к жене Урин. Сходным образом, во многих притчах Иисуса подразумевается суд, который побуждает к покаянию, скажем, в притче о милосердном самарянине. Притчи Иисуса заставляют нас по-иному взглянуть на жизнь и усвоить совершенно новый подход, способный изменить то, как мы живем.

Притча о винограднике в Ис. 5:1-6 истолковывается уже в следующем стихе, Ис. 5:7, где иносказания отождествляются с совершенно конкретными вещами: «виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев, и мужи Иуды — любимое насаждение Его». Таким образом, аллегорические толкования притчей Иисуса в Евангелии следуют ветхозаветному образцу, который широко представлен также в раввинистической литературе.

Повествовательные притчи Иисуса, возможно, лучше всего расценивать как развернутые метафоры. Сюжет притчи (ее образы) — это окно, через которое открывается вид на более широкую реальность (на референцию, то есть нечто более конкретное). Понять значение притчи предполагает нечто больше, нежели просто выявить ее «смысл», хотя многие притчи действительно имеют главный смысл, подкрепляемый литературным единством притчи. Таким образом, важно и понять сюжет так, как его понимали фактические слушатели Иисуса, и понять его референцию — ту более широкую реальность, которая через него приоткрывается. Обычно референция — это некоторые аспекты Божиего Царства, царствования Бога в сердцах людей или мира верховного владычества Бога. Чтобы воздействие притчи было полным, мы должны благодаря сюжету притчи по-новому увидеть ее референцию.

Чтобы понять притчу, следует сперва выслушать весь рассказ от начала до конца. Мы должны оценить, каким образом всевозможные его подробности помогают раскрыть главную тему. Например, слова о судьбе каждого из не давших плода семян, — «поклевали», «засохло», «заглушило» — способны вселить ужас. Сюжет притчи — судьба семян в различной почве. Три примера умножившихся семян уравновешивают приведенные ранее три примера бесплодия. Помещенные в конце притчи, примеры семян, умножившихся на доброй почве, порождают надежду в противовес бесплодию неукоренившегося Слова. Толкование, приведенное в каждом из синоптических евангелий, прекрасно дополняет повествование: участь человека зависит от его отклика на Слово. Здесь содержатся одновременно и надежда, и предостережение о гибели для тех, кто не примет Благую Весть. Такое сочетание благословения и проклятия — типичное противопоставление в притчах Иисуса: эсхатологическое благословение для тех, кто откликнется на призыв Божий, но проклятие для остальных.

Из пятидесяти двух записанных притчей Иисуса в двадцати присутствуют образы — указывающие, по всей видимости, на Него, — которые в ветхозаветных метафорах обычно связаны с Богом. Частота обращения к ним свидетельствует, что Иисус постоянно прилагает к Себе особую символику, применяемую для указания на Бога. Такой способ самоописания представляется уникальной особенностью Иисуса. Среди великого множества раввинистических притчей не обнаружено ни одной, где равви говорил бы о самом себе. Эта исключительность, наряду с особой художественной выразительностью притчей Иисуса является еще одним свидетельством того, что записанные в Евангелии притчи действительно принадлежат Иисусу.

Символика, применяемая Иисусом для самоописания, составляет естественную, а зачастую и неотъемлемую часть тех притчей, в которых она встречается. Например, стоит только убрать «отца» из притчи о блудном сыне, «жениха» из притчи о десяти девах, Мф. 25:1-13, пастыря из притчи о заблудившейся овце, «камень» из притчи о двух домах — и притчи не будет. Более того, эти образы Бога, которые Иисус в притчах прилагает к Себе, в Евангелии не истолкованы как провозглашение Его божественности. С учетом данных обстоятельств мы можем быть уверены, что эта символика не относится к позднейшим, богословски мотивированным добавлениям.

Идея, подразумеваемая многими из этих притчей, основана на возникновении у слушателя ассоциации, отождествляющей дела Иисуса и дела Бога. Иисус неявно утверждает, что Он совершает дела Бога: как Сеятель Царства, сеющий Свое слово в людях; как Домовладыка, руководящий жатвой, что предполагает роль Бога, Судьи в последние времена; как Камень, дающий единственно надежное основание; как Пастырь, ищущий заблудившуюся овцу и ведущий стадо; как Жених на брачном пиру Царства, где пост немыслим; как Отец, приглашающий покаявшихся грешников в Царство и призывающий Своих сынов к Своему служению; как Тот, Кто прощает, даже закоренелых грешников; как Господин виноградника, дарующий незаслуженную милость; как Господь, имеющий верховную власть над Своими рабами, призывающий их к ответственному соучастию в Царстве, определяющий в конечном итоге участь каждого из них в зависимости от их отклика на Его владычество; как Царь, имеющий власть разрешить или запретить вход в Царство и возложить большую ответственность на людей, которые используют предоставленные Им духовные возможности или отнять эти возможности у тех людей, которые ими пренебрегают.

В этих притчах не только изображается, что Иисус вершит дела Бога; в них к Иисусу подспудно прилагаются различные именования Бога: Сеятель, Камень, Пастырь, Жених, Отец, Господь и Царь. Каждая из этих притчей усиливает общее впечатление того, что Иисус неявно провозглашает Себя Богом. В большинстве исследований притчей, когда речь заходит о такого рода неявных утверждениях Иисуса в притчах, предполагается, что это мессианские заявления, однако большая часть этой символики в Ветхом Завете не используется для описания Мессии. Даже те образы, которые в Ветхом Завете иногда относятся к Мессии (Пастырь, Царь, Камень), в притчах Иисуса естественнее связать с Богом. И все же, может ли использование Иисусом этих символов Бога означать просто, что Он, как и все пророки, считает Свои дела делами Бога и Свои слова — словами Бога? Некоторые из этих притч, скажем, притча о двух домах и о двух сыновьях, где особо подчеркивается важность послушания словам Иисуса, могут быть истолкованы именно так. Но есть три важных обстоятельства, подтверждающие, что Иисус в действительности подразумевал, что Он — Бог:

1. Ни один из пророков не прилагал к себе образы Бога так, как это постоянно делает Иисус в Своих притчах.

2. Ни один из пророков не провозглашал, что он делает или сделает то, о чем в Писании говорится исключительно как о деяниях Бога. И все же это именно то, о чем Иисус так часто говорит в притчах как о Своих деяниях: Он прощает грехи, сеет семена Царства, сеет Свое слово в душах людей, по благодати вводит недостойных грешников в Царство, ищет и спасает Своих заблудших овец, руководит жатвой великого суда, разделяет тех, кто войдет и не войдет в Царство.

3. Многие из образов, которые Иисус относит к Себе, не столько на Его деяния, сколько сфокусированы на то, Кто Он: Жених Царства; Пастырь Добрый; Тот, Кто вернется как Царь; Господин виноградника, властный в Своем делать, что хочет; Тот, Кто имеет власть прощать грехи; Господь, имеющий власть впускать или не впускать в Царство и вознаграждать верных.

Все это чрезвычайно важно для современных споров о божественности Иисуса. Действительно ли Он считал Себя Богом? Притчи, представляющие собой самую достоверную из всех традиций о Иисусе, служат ясным и безусловным подтверждением того, что Иисус осознавал Свою Божественность. Его ощущение тождественности с Богом было так глубоко, что Он, описывая Себя, постоянно тяготел к образам и символике, которые в Ветхом Завете представляют Бога.

В притчах Иисуса описаны многие аспекты Божиего Царства. Царствование Бога требует полной преданности Ему и жизни, исполненной покаяния, веры, любви и послушания. Всепрощающая Божья любовь и Его милосердное приглашение нас в Царство пробуждают веру, отказ от предвзятости и любовь к ближнему.

Филипп Бартон Пеин

См. также: АЛЛЕГОРИЯ; ИИСУС ХРИСТОС; ЦАРСТВИЕ БОЖИЕ.

Литература: K.Bailey, Poet and Peasant; idem. Through Peasant Eyes, C.Blomberg, Interpreting the Parables, C.H.Dodd, The Parables of the Kingdom; J. Jeremias, The Parables of Jesus, P.B.Payne, Trinity J 2 ns (1981): 3-23; R.H. Stein, An Introduction to the Parables of Jesus, D.Wenham, The Parables of Jesus.